Но, завоевав себе репутацию технократов, озабоченных только итоговой суммой в балансовом отчете, мы закончили тем, что люди воспринимают нас как личностей, не способных различить добро и зло. Недавно я писал об этике и экономике, призывая предпринять адекватные меры, чтобы избежать конфликта интересов в профессии.

Сегодня на повестке дня куда более широкая тема: утверждение о том, что экономика - это дисциплина без морального ядра. Современная экономика началась с Адама Смита и "Шотландского просвещения" (прим. Profinance.ru: термин означает расцвет интеллектуальной деятельности в Шотландии в конце 18 века), движения, наполненного рассуждениями об этике таких мыслителей как Дэвид Хьюм, Фрэнсис Хатчесон, Лорд Кеймс. Смит сменил своего учителя Хатчесона в кресле профессора философии в Университете Глазго и написал "Теорию нравственных чувств", которая, помимо прочего, включала в себя такие идеи как "думать больше о чувствах других, нежели о своих собственных, чтобы ограничить свое эго и предаваться благородным и альтруистическим побуждениям В этом и есть суть человеческой природы".

По мере продвижения от чувственной морали к политической экономии, акценты Смита смещались с идеализации природы личности к улучшению государственной системы. Большинство написанных с тех пор экономических трудов всеми средствами стремились воздерживаться от нравственных советов отдельным людям и концентрировались на путях улучшения государственных институтов и политик. Однако этот сдвиг вовсе не следует воспринимать как отсутствие глубоких моральных убеждений - веры в ценность свободы личности - в основе экономической дисциплины.

Некоторые экономисты говорили об этом весьма четко и однозначно. В 18-м веке Смит писал: "Любой человек, вне всякого сомнения, по своей сути, изначально ориентирован главным образом на удовлетворение собственных потребностей и заботу у себе; и, учитывая то, что он в большей степени приспособлен заботиться о себе, нежели о ком-то еще, ему следует так поступать". В 19-м веке Джон Стюарт Милл добавил: "Единственная свобода, достойная отдельного упоминания, это возможность преследовать свои цели тем путем, который кажется нам наиболее подходящим и удобным, если это не наносит вред окружающим, и не лишает из возможности достигать их целей".

В прошлом веке Милтон Фридман продолжил тему: "свобода - это редкий и очень хрупкий цветок", а "общество, которое ставит равенство - в первую очередь, равенство доходов - выше свободы, в конечном счете, не сможет добиться и свободны, ни равенства". Экономисты, такие ка Фридман, часто говорят о том, что у свободы есть инструментальная ценность - она помогает добиться других целей, в частности равенства и процветания. Но никто не может усомниться в том, что и Фридман, и Милл, и Смит считают свободу фундаментальным благом, которое ценно уже само по себе, отдельно взятое. В конечном счете, именно так воспринимается экономика в самом сердце экономической теории.

К сожалению, в процессе обучения слишком много внимания уделяется математике и формальным аспектам, поэтому очень просто упустить тот факт, что мы сделали огромный скачок, который, по сути своей, имеет глубоко нравственную основу, а вовсе не математическую. Преподаватели экономической теории на первом курсе часто начинают с обсуждения идеи о том, что люди способны адекватно оценить свой желаемый доход. Затем они предлагают использовать некий критерий - механизм ранжирования, известный как функция полезности - который отслеживает предпочтения людей.

При наличии 1000 вариантов можно вывести эквивалентную функцию полезности, назначив наиболее популярному значение 1000, второму - 999 и так далее. Однако эта функция полезности не имеет ничего общего со счастьем или удовлетворением; Это не более чем математическая формула для оценки выбора, который делают люди. Вернемся же к благосостоянию. Именно здесь происходит качественный скачок. Улучшение благосостояния происходит в случае повышения полезности, а это возможно только в том случае, когда человек получает вариант, не доступный для него ранее. Мы, как правило, доказываем, что благосостояние человека растет вместе с увеличением выбора у него. Делая подобные выводы (которые горячо оспариваются многими учеными, особенно психологами), мы предполагаем, что фундаментальная цель государственной политики - расширять свободу выбора.

Наши оппоненты имеют полное право утверждать, что экономисты поступают недальновидно, идеализируя свободу, но они ошибаются, заявляя, что мы плывем, не имея перед собой нравственной Полярной звезды. Любовь экономистов к свободе, как правило, редко подразумевает использование какой-то конкретной политической программы. Любовь к свободе полностью согласуется с идеей распределения, которая может рассматриваться как способ расширения выбора одного человека за счет диапазона выбора других людей, а также с идеями Кейнса и его акцентом на аналитических государственных расходах. Многие правила даже являются силовым методом ограничения свободы, например, правила финансового регулирования, которые позволяют инвесторам свободно играть на акциях, пытаясь выровнять условия игры.

Однако вера в свободу создает предрасположенность к взаимодействию людей и к торговле. Как пишет Фридман: "Говоря о бирже нужно помнить о самом важном, центральном факте: сделка может состояться только в том случае, если от нее выигрывают обе стороны". Для многих экономистов идея свободной торговли не ограничивается мерками валового внутреннего продукта; они сражаются за базовые ценности свободы и человеческой взаимозависимости.

По словам Смита, "позволять монополии внутреннего рынка завоевывать тот или иной сектор промышленности, значит, в определенной степени, попытка диктовать людям, как им использовать свой капитал; в большинстве случаев это бесполезный и даже вредный путь". Экономисты так часто морщатся, когда слышат о моральных проповедях, поскольку, зачастую, мы видим какой вред наносят доводы, основанные на эмоциях, и лишенные здравого смысла. Но это еще не повод думать, что наша наука лишена нравственного хребта и состоит исключительно из алгебраических выражений. Наш хребет - это фундаментальная вера в свободу.

Эдвард Глейзер, профессор экономики в Гарвардском университете

Подготовлено по материалам Project Syndicate